В 1920-х годах советская реальность, сама по себе утопическая, подстегивала воображение литераторов, соревнуясь с ними. Это был золотой век авантюрной фантастики, визионерской — в лучшем смысле слова — "бульварщины": от "Треста Д.
Е. " Ильи Эренбурга до "Гиперболоида инженера Гарина" Алексея Толстого. Космополитической генеалогии своих опусов никто из авторов не скрывал — до борьбы с "низкопоклонством перед иностранщиной" оставалось еще лет двадцать. Напротив, "соединение большевистской убежденности с американской эффективностью" было едва ли не установкой свыше и распространялось на сферу не только материального — танкового, тракторного и так далее — производства, но и духовного. Мариэтта Шагинян лихо приписала авторство своего романа "Месс-менд, или Янки в Петрограде" мифическому нью-йоркскому подкидышу Джиму Доллару. Режиссеры-дебютанты — будущий советский классик Борис Барнет и будущий европейско-голливудский мастер Федор Оцеп — так же лихо, если не впопыхах, превратили "Месс-менд", квазимасонское братство рабочих и созданных ими умных вещей, в мисс Вивиан Менд (Наталья Глан). Эта пишбарышня влюблялась в Артура (Иван Коваль-Самборский), не ведая ни того, что он миллионер, ни того, что он — страсти-то какие — единокровный брат ее племянника Джона, ни того, что прекрасный принц втянут в фашистский заговор и везет в Ленинград вагон и маленькую тележку чумных бактерий. Метафизических коминтерновцев, привидевшихся Шагинян, вытеснила троица псевдоголливудских ухарей. Белозубых репортеров Фогеля и Барнета, сыгранных Владимиром Фогелем и Борисом Барнетом,— они так молоды и задорны, что лучше не вспоминать: оба они покончат с собой соответственно в 1929-м и 1965 годах,— оттенил нелепый незаменимый пузан Гопкинс. Игоря Ильинского в этой роли не сказать что много: землетрясения много не бывает. Он то мечется по Бродвею, вымазанный ваксой, в травяной юбочке, то в костюме-тройке и канотье переплывает Неву, невозмутимо — да-да — именно что раскланиваясь с зеваками. Большевистской убежденности убыло настолько, насколько прибыло американской эффективности. Забастовщики машутся с полицией, как у Гриффита, драчуны спотыкаются друг о друга, как Китон мог бы споткнуться о Чаплина, и нокаутируют оппонентов, как Дуглас Фэрбенкс. Досадуя, что до ее пышного тела никому нет дела, посреди этого великолепия возлежит в обмороке подставная мачеха Артура (Наталья Розенель, жена наркомпроса Луначарского). По-юношески полнокровная, но монотонная сумятица обретает смысл благодаря отчетливо немецкому акценту фильма. Сюжет питается — в хорошем смысле слова — "миазмами" экспрессионизма, конспирологией Фрица Ланга, страхом перед тираном-безумцем. Маньяк Чиче, фашистский верховод с тысячью лиц — как у Лона Чейни, еще одной голливудской звезды,— в романе мутировал от бессильной классовой злобы в "зверя с изогнутым, как у кошки, хребтом". У Зиновия Корогодского в ленинградском ТЮЗе 1970-х Ирина Соколова сыграла его как андрогинную саламандру. В фильме же Чиче (Сергей Комаров) похож на доктора Мабузе, гипнотизера-игрока. Но швартуется он в Ленинграде на пароходе, груженном чумой, как Носферату в фильме Мурнау. С жатвой смерти на пароходе может соперничать лишь гибель малютки Джона, вкусившего в полицейском участке отравленного яблока. Страшно подумать, что даже Дисней, еще не ведая о своей "Белоснежке" (1937), участвовал в заговоре Барнета — Оцепа. . kommersant.ru
2013-3-1 05:56
